Elle vous suit partout.

Как же здорово разум преображает прошлое. Как бы ты ни страдал, ни бесился полтора года назад — память с неизбежностью вычленяет только хорошее. Подъезды, разговоры на кухнях зимой, страсти, сплетни, задымлённый подвал, столовая через дорогу от универа, липкий снег, рубашка поверх футболки, промокшие ноги и вечно неначатый диплом.

Два года никакой надежды на будущий день, ни капли общего, вечные подъезды, чужие квартиры с врученными на попеченье кошками, или когда летом родители наконец уезжают на дачу.
И всё же нет ничего ценнее первого дня любви. И в первый день любви я знала это.

Анзонстн, я в Москве, внезапно разболевшаяся, а в понедельник снова уезжаю.

Cher Monsieur!

Надеюсь, это моё последние письмо.
Мне ничего от Вас больше не нужно. Никто больше не будет втюхивать Вам любовь и сочувствие, которые сдались Вам как третья нога.
Посылку мою можете выбросить. У вас же есть мусоропровод по новому адресу? Только обязательно заберите, мне она нахер не сдалась, да и обратного адреса я не указывала.
А лучше распакуйте её содержимое и нассыте на него.
Подобно тому, как вы издеваетесь над моими чувствами.
Или думайте, что Вам это подарила СашСаш, а не я. От неё всё же приятней. Нет, я не ревную. Ебитесь вы все конём.
И да, с Вашей стороны будет странным получать от меня дорогие подарки, ведь я обязательно потребую что-то взамен. ОБЯЗАТЕЛЬНО потребую, так я устроена. Например, мне нужны антидепрессанты, и мне нужно, чтобы мне их прислали именно Вы, поскольку
1) Я НУЖДАЮСЬ БЛЯДЬ В ПОМОЩИ
2) мне нужны вложения. От Вас. Такие же или чуть меньше, чем вношу я.
Также мне нужна искренность и откровенность, ровно тот уровень, который я допускаю с Вами.

Но я знаю, что этого всего не будет. Поэтому это моё последнее письмо.
Я не сделала ничего такого, чем бы заслужила этот ад. Чего я теперь жду? Я и так очень долго ждала. Больше нечего ждать. Я не забуду никогда случившееся. События последних месяцев травмировали меня, поломали. Потому, они — точка невозврата.
Не желаю Вам ничего доброго, поскольку это будет неискренним с моей стороны.
Но да найдёте же Вы себе бабу, которую будет приятней ебать, а она в свою очередь не будет ебать Вам мозг.

Ваша Любовь

Berlin, 06.06.18.

Cher Monsieur!

Я Вам всё наврала. Мне здесь плохо, очень плохо.
Но Вы же так устали от моих "СОПЛЕЙ".
Во-первых потому, что Вы меня бросили. Одну, в чужой стране. С депрессией и без медикаментов. А я ведь прямо просила Вашей помощи. Но что Вы, что Вы. Вы — невинная маргаритка, замученная моими истериками, претензиями и требованиями. Затиранила.
Хозяйка уехала, оставив меня с её травмированным мужем-алкоголиком. Вы бы слышали только, как он разговаривает и о чём. Произносит по слову в минуту, добавляя "на" после каждого второго, а под вечер вовсе языком еле ворочает. При том темы его потока бес_сознания никак между собой не связаны, и иной раз уже дохера мной прослушанные. Но кого это ебёт. Сейчас в моём состоянии — это — лучшее, что могло случиться со мной, не находите?
Если я еду с кем-то в лифте девятнадцать (совсем пытка) или хоть сколько-то этажей, меня начинает трясти. Молюсь, чтоб никто не попадался, и тут же, зайдя, нажимаю на сомкнутые треугольнички.
В Москве в такие моменты я избегаю даже сиюминутных разговоров с родителями.
(Я и так с ними не особо охотно общаюсь. Опять не звоню вторую неделю. Мозг почему-то снова плодит обиды, реинкарнируя сцены из детства. Ровно так было после прозака, в первую волну моей болезни).
А тут ко мне липнет посторонний мужик, а я ещё за это деньги плачу. А сказать "дядьВовотъебись" — совесть не позволяет, у него же ТРАВМА головы бухать надо было меньше, блядь, не случилось бы припадка. К тому же, он очень добрый, и всё это прилипание — из лучших его побуждений.
Прости, Господи.

А еще ко мне полуподкатывает хозяйкин сын Костя. Я Вам его про него рассказывала. Даже помню, что Вы мне в связи с ним говорили. Не знаю, как бы он себя вёл, если бы я была посмелее, пораспущенней. Я ведь говорю, что меня есть Вы.

Сегодня был доклад Елены Евгеньевны, а после дискуссии она, памятуя мои излитые в курилке жалобы, начала меня со всеми — преподавателями и докторантами — знакомить со словами вроде "это моя студентка Люба, у неё тут нет друзей, помогите". Было очень мило, хотя немного неловко. У меня тут никого нет, слышите? И едва ли появится, ибо для новых знакомств нужны силы, а моя депрессия нацелена на сохранение сил, но не растрачивание. Но вы же не пришлёте мне колёса, Вам небось сложно. И просить Вас о том страшно, и всё на свете теперь страшно. Мы же снова чужие, зачем Вам ради меня напрягаться?
Когда преподы пошли есть, то и меня с собой взяли. И докторантка еще была из Греции, что меня отдельно привело в восторг. Фрау Франк сказала, что я много смеюсь (Господи, да нервное небось), хотя она сама очень смешная и много смеётся. Но я смеялась зачастую из вежливости, и когда ЕЕ говорила про Вышку (тут два варианта: смеяться или плакать). ЕЕ сказала, что Люба, видимо, впервые обедает с преподавателями, и потому ей все в диковинку. И тут перед глазами стало всплывать, как в бакалавриате старшие опаивали меня водкой. Мне было пофиг, но Фрау Франк правда забавная. А ещё мы пили пиво, и так как я утром не ела ничего, оно ощутимо удалило в голову, но быстро отпустило.
Еле сообразив маршрут, я доехала до кладбища святого Матфея. Древнейшего, разумеется, и там похоронены братья Гримм! Йоркштрассе -- прекрасный тихий зелёный район, и всего две станции от Потсдамер Платц. Надо обязательно туда вернуться. Если Вам покажется, что я здесь только страдаю и брожу по кладбищам в одиночестве — Вам не покажется (так что нечего даже пытаться об этом шутить :Р).

Мусьё, я чувствую, как Вы от меня отдаляетесь, какая огромная теперь между нами дистанция, и нет вовсе сил её сужать. Сейчас, кажется, Вы позволяете мне себя любить. Но Вы сами? Вы сами любите меня только спокойной. Я же люблю Вас всяким, почему Вы позволили себе любить меня только спокойной?
Мусьё, Вы ждёте меня, как обещали?
Вернее, не так.
Мусьё, скажите, что ждёте меня.
Скажите, что ждёте меня.

Любимый мой!
Зачем
ты
это
сделал?

Ваша Любовь

1. Juni, Berlin

P.S.: Пришлите мне выдру! Жду Вашу выдру как можно скорее!

я живой труп
но покойники не чувствуют боли
значит, я больной при смерти
всё внутри поражено язвами
кровотечение
невозможно дышать
каждый звук ранит слух
каждое движение причиняет боль
зачем, зачем ты оставил меня сейчас?
как ты мог так поступить?

Сашенька, родной мой, любовь моя!
Неужели ты теперь свободен?
Родной, так ли давно ты прижимал меня к своей груди, стоя в вестибюле Новокосино, а я все не хотела уходить, опаздывая на пасхальную ночную литургию? Не ты ли сказал, что мы никогда не расстанемся, если я вернусь?
Сашенька. любовь моя, что же ты наделал? Зачем делаешь мне так больно, неужто не любишь меня совсем, неужто я настолько невыносима? Родной, почему гонишь меня, почему они говорят, что я должна терпеть и ждать, ведь я люблю тебя всем сердцем и верила, что ты любишь меня тоже, почему тогда бросаешь, почему причиняешь столько боли? Саша, Сашенька, Мусье, почему я теперь дрожу от мысли — написать тебе? Думая, что разозлишься, прогонишь, думая, что тебя от меня тошнит? Сашенька, почему так? Ведь разве любовь должна терпеть, и любимые должны мучиться — да и мало ли я мучилась и терпела?
Родной мой, неужто ты решил оставить меня навсегда? Теперь, когда наконец чудо совершилось, а они все говорили, что ему не бывать? Родной, любимый, отчего ты так зол? Я была плохой, истеричной, глупой, нервной, но зачем, любимый, ты так мучил меня своим безразличием? Ты же знал, что я не терплю холодности и молчания, зачем не берег меня? Ведь я всем сердцем хочу тебя уберечь, уберечь нас с тобой, как бы и когда бы я ни злилась. Любовь моя, что делать мне теперь, сколько и чего ждать? Родной, я не отпущу тебя. Если ты прогонишь меня, я буду нести эту рану, я едва буду жить, я и теперь — попросту живой труп. Почему не помнишь нашей любви, почему у тебя в голове только мои скандалы, в коих ты сам был небезучастен? Родной мой, любимый, единственный Саша, если бы ты любил, причинил бы мне столько боли? Ты скажешь: если бы я любила, давила бы на тебя так сильно и выносила бы мозг? Родной мой, единственный Саша, раня тебя, я раню и себя с неизбежностью. О, если бы ты сам не давал поводов для этих ран, но ведь ты совсем не умеешь обсуждать проблемы, и всякий раз уходишь в молчание. Любимый, неужто больше не любишь меня, неужто очередной конец — и впрямь— конец? Саша, если так, мне проще умереть. Мне очень хочется умереть. Они говорят, что я должна занимать себя чем-то, будто бы я не нашла себе по жизни занятия! Но любовь к тебе стоит в центре мира, и даёт силы на всё. Ты знаешь, знаешь всё это, родной мой! Пугаешься ли?
Ох, любимый, если бы мы оба чуточку постарались... Да, я верю это. Здесь я захожу в каждый собор и молюсь о нас. Ведь теперь наконец можно о нас просить!!!! В протестантских и католических церквях, насколько мне показалось, не принято стоять на коленях, на православной литургии это совершается во все дни, кроме воскресенья, но особенно в первую седмицу Великого Поста, где отдаётся много земных поклонов во время чтения покаянного канона свв. Андрея Критского. Помнишь, я рассказывала тебе апокриф о нём? Родной мой, любимый Саша, я теперь каждый день прошу не отнимать тебя у меня, каждый день прошу сделать нас обоих лучше. На той неделе была в Берлинском кафедральном соборе, и, забравшись на колоннаду, так тянулась спрыгнуть вниз, чтобы Шпрея или ревущая Unter den Linden наконец забрали меня! А потом, когда спускалась по винтовой обшарпанной лестнице, написала маркером на стене среди прочих надписей: "Люба Л. + Саша К. = навсегда". Спускавшиеся позади туристы, итальянцы, кажется, заметили это и улыбнулись.
Когда я спустилась, спросила женщину-смотрительницу: "Wo kann ich beten?", на что она ответила что-то вроде "schon geschlossen", но тут же связалась по рации с мужским голосом, и провела меня внутрь собора. Играл орган, какая-то благоговеющая женщина сидела на первой лавке с, вероятно, молитвословом на коленях и улыбалась мне. Я сказала, что знаю, что закрыто, и что я быстро. Я подошла совсем близко, хотя литургичесоке пространство Берлинер Дома большей частью исчерчено лавками, просто бесконечно -- и вместило бы, наверное, человек тысячу. Я говорю, Саша, что за редкими исключениями нет традиции подолгу стоять на коленях даже в восточной церкви. Тогда я расплакалась. Вышла, крестясь справа налево, поблагодарила женщину с рацией, и пошла по Unter den Linden какая-то освобожденная, и то богородничное освобождение явилось мне еще в Соборе. Не помню отчего, католики почему-то больше нас уделяют внимание Марии, нежели Христу. Тогда как протестанты, должно быть, и вовсе принимают и то, и десятое, и даже непривычные для них земные поклоны: sola Scriptura, sola fide, sola gratia, solus Christus, soli Deo Gloria.
Так, я шаталась по Берлину, заходила во все подряд сувенирные лавки, искала портсигар для себя и какого-нибудь милого енота или выдру для тебя. Но берлинские лавки, как ты догадываешься, заполнены медведями... Родной, скажи, ты ведь взял с собой Стича, моего Стича, подаренного тебе на двадцать шесть? Ему ведь нечего делать там, у жены, он ведь по-прежнему всегда с тобой, что бы ни разлучало нас? А рисунок, рисунок, взял? А браслет мой жолтый на тебе сейчас? Мой -- на мне, снова его ношу. Я надела его на тебя, помнишь, четвертого сентября, в первый день твоего отпуска и моей магистратуры, когда ты пришел рано утром, увидел мою назаправленную кровать, разделся и лёг в неё, сложив ладошки под ухо. И так же трогательно твои мускульные плечи сжимались, когда ты клал голову мне на плечо... Да-да, я сказала, что у меня есть к тебе подарок из Вороново... ты валялся всё, а я сидела на стуле в одной полосатой ночнушке, не шла к тебе, дразнила. Потом достала браслет, а ты вытянул из-под одеяла руку, чтоб я надела его. А я про себя тогда решила, что это будет чем-то вроде наших обручальных колец, и специально себе такой же из Воронова взяла и на ту же руку надела. Так ты его и не снимал. Помню даже, расстались мы зимой, а в январе, когда ты пришел ко мне, он был при тебе. И я его не снимала, расставшись. Помню только, что в феврале, когда я не понимала, встречаемся мы или нет, я узнала, что ты бываешь у Антона, в то время как совершенно не бываешь у меня. Я тогда несколько дней подряд писала тебе гадости, а браслет сняла и швырнула в истерике. Потом надевала время от времени, боялась, что слетит на концерте, но теперь, когда ты так далеко, когда ты оставил меня, Мусье, я вновь не расстаюсь с ним. И скажи мне, любимый, отчего тогда ты почувствовал, что я извожусь по тебе и признался, что скучаешь, пусть и не сразу, отчего рад был видеть меня после всего мною сказанного, отчего, несмотря на устроенный тобой цирк с розочкой бутылки ты... словно бы остался со мной. Но сейчас я хочу зачеркнуть, ибо вспоминаю, что на следующий день, 26 февраля, я выпрашивала любишь или нет, и ты сказал "нет", и я тогда в той же ночнушке выбежала на балкон из квартиры, на заснеженный лоджий, так как начала громко рыдать в голос тебе по телефону, а мама встревала. Потом она меня искала по всему подъезду, принесла мне куртку, говорила, что сойдет с ума, а у тебя села зарядка. Потом ты сказал, что любишь меня, но я уже не поверила. Любимый, единственный мой Саша, если ты впрямь боялся предательства, глупо ведь подозревать меня в нём! Чего бы ни приключалось со мной тут, да и в Москве. И ты чувствуешь, кажется, что приключалось... Но за этим бредом, дурацкой попыткой выравнять счёт до 1:1 а то и выше стоял исключительно страх и...возможно, чувство мести, о котором бы ты -- о, парадокс! — никогда бы не узнал. Саша, это всё бред. Я говорю, что мне нравится, когда на меня тратят деньги, но ты же знаешь, что мне для тебя не жалко и последних 23 рублей на сберовской карте. Саша, ты ведь знаешь, что дело не в этих чортовых деньгах, а в твоих эмоциях и заботе. О, любимый! Пусть Бог сделает лучше нас обоих... Я всегда верила тебе и старалась глубинно и трепетно относиться к каждому твоему слову, пусть они и назвали бы это бредом! Я старалась, Саша. Я и теперь стараюсь. Ты знаешь, что никого дороже тебя нет. Ты знаешь, знаешь, упрямый, к чему говоришь эту чушь! О, как ранили меня твои слова про "стараться отметать лишнее" и "не обращать внимание на то, что может портить настроение". И это -- после всего мною сказанного? после всех моих откровений и слёз о том, что гаснут солнца, и я превращаюсь в передвигающегося в пространстве покойника? После всех моих слёзных увещеваний ты позволяешь себе такую болезненную, _б о л е з н е н н у ю_д о_к р и к а_ издёвку! О, жестокий мой Мусьё, мой глупый упрямый Саша!
Я всё еще не верю в случившееся, но уповаю и всем сердцем верю, что ты ждешь меня в Москве, что бы ты ни говорил, ибо обратное для меня подобно смерти, ты знаешь, да!
Саша, любовь моя, я совсем уже засыпаю, несу путаный бред, скачу с темы на тему... Нужно ложиться спать, но только еще раз прошу, родной, оттаивай скорее! Возвращайся, насколько этот глагол теперь употребим по отношению у нам двоим, по отношению ко всем 1611 километрам...
Любимый, единственный, целую тебя! Пусть Господь сделает нас лучше!

твоя девочка

12-13 мая, Берлин

Я должна уехать на стажировку в Берлин на этот семестр. Ииии.... как меня все заебали своим НАЙДИ СЕБЕ МУЖИКА И ОСТАНЬСЯ ТАМ!!!!
Блядь
В детстве нас поголовно не отучили полагать, что то, что хорошо для тебя, другому человеку может представляться настолько же нехорошим.
Разумеется, я ни_о_чём не зарекаюсь.
НО
Вашу мать, я что, туда замуж еду выходить? Ну так бы и говорили тогда. Не называли бы умным словом "стажировка", а говорили бы прямо: охота на мужиков и до лучшей жизни. Тогда и Гумбольдт никакой не надо было придумывать, стоило бы так поехать. Прост.
Ну и само собой, я как все алчу съебать отсюдова, так как жить тут невозможно и отвратительно. АГА. А кто и с каких пор массово провозгласил, что оставаться в России (не будучи ватником, да и будучи им) -- зазорно? Дурацкие сказки о придуманном заморском рае. Да, тут — плохо. Ну давайте тогда все съёбывать, а земли драгоценнейшие оставим Путлеру и его имперским амбициям под расстановку ракет. Так что ли?
Ну и в конце концов, почему нельзя допустить мысли, что у меня ЗДЕСЬ есть отношения, которым я прости Господи ДОРОЖУ? Ведь в таком случае говорить мне "найдешь себе немца" просто неуважительно. Это значит, что говорящий автоматически приравнивает мои чувства, переживания и верность к пустому звуку.
Короче говоря, фраза — необдуманная и короткая, а говна много. Не надо так.

Ищу жильё. Заебалась с ним и с доками как свин просто. Фууууух.

Как же объебосски я живу. Из года в год, прости Господи.

Поразительно хочется учиться, когда хотя бы день в моей жизни отсутствует Высшая школа экономики.

Вчера решила пошутить над родителями, и придумала шутку, достойную своего возраста (лол). Пришла из домой раньше, чем они, вымыла обувь, спрятала, поела быстро и закрылась у себя. А когда они пришли — сидела тихо и не выходила. Слышала, как они обсуждали, куда спрятать конфеты, чтобы я их все не съела (Поразительное лукавство: мать непрестанно ноет, что я скелет. А конфеты прячут они с тех времен, когда я дико ими обжиралась — по кг за ночь — а потом блевала, и они не находили лучшего решения проблемы, чем тупо их прятать. А теперь я едва могу заставить себя съесть хоть что-нибудь, и шоколад временами кажется единственной отрадой, но только временами, а родительская привычка эта отвратительная сохранилась). Вечером я, конечно, проснувшись, а меня естественно отрубило, вышла, сказала, что все слышала и их наебала. Но соль не в этом. Родители, пока я сидела в укрытии, дико ругались. И даже уже не выясняли отношения, как в моём детстве, а тупо друг на друга наезжали. Отец говорил матери, какая она конченная и ничего без него не может (и так, видимо, всю жизнь говорил, какая она тупая, и какая у неё фигура убогая). Матерился на неё, ну и мать на него орала. И никто причём лет десять из этого трагедии не делает, ведь такая ругань — уже не событие у них, а обычное общение. Норма. Они так взаимодействуют. А мне каждое матерное слово отца в адрес матери — как лезвием по сердцу. А они, разумеется, не поменяются уже никогда. А мне так больно. А в детстве было ещё и страшно.

Не то, чтоб они при мне стеснялись это делать. Нет. Я просто днём дома редко бываю. А тут в очередной раз окунулась в родное, болезненное.