Я хотела бы спрятать тебя в шатёр из своих волос

спрятать, связать, завязать, оплести, не выпускать из него никогда. Но сейчас я прячу там не тебя, а это равносильно тому, что он пуст. Пустота. Во всём пустота.

Мне физически тебя не хватает
Твоего голоса твоих волос на подушке
Твоего смеха твоей родинки под правой лапаткой
Твоего запаха твоего шрама на левом плече
Твоей выпирающей косточки на груди твоих ключиц
Твоего наружу пупка твоего тела
Твоей улыбки твоих скул
Твоих быстрых шагов твоего поправляющего чёлку жеста
Твоих слов твоего молчания
Твоей горькой правды твоей лжи
Твоих пальцев твоего бреда
Твоей страсти и твоей холодности
Твоей боли и твоей злости
Твоей отрешённости и твоего безразличия

Мне физически тебя не хватает и иногда я чувствую
Это так остро, если бы ты лежал возле меня в эту секунду
Какой тяжёлый наркотик мне принять чтобы окунуться в такой сон, где ты со мной
Где мы всегда вместе
Где мы

13 июля

Живу либо прошлым, либо будущим. И из этого моё настоящее.
Настоящим не живу.
Вернулась домой, все меня бесят.
Не пропадает желание многое и многое стирать из жизни ластиком, забывать навсегда.
Но теперь — только плохое и только стыдное.
Всё хорошее, пусть и ранящее своей хорошестью, — оставлять.

Я — мать слизней. Альбиосиха растёт не по дням, а по часам.

Вот незадача.
Неизвестно для чего я чрезвычайно сблизилась с Ильёй. А вчера разблизилась.
Хотела непонятно чего, и зачем сближалась — тоже было непонятно. Будто бы меня вела, если не сказать, тащила за собой неведомая мне сила желание трахаться, и, влекомая эмоциями, что по обыкновению заглушают во мне первичные признаки здравого смысла и причинно-следственных связей, я подчинилась потоку, двигалась по велению дергающихся сверху ниточек. Это всё — как и зависимости, побочный эффект от моего "жить так, как хочется". У этого в принципе много побочных эффектов.
С И. по истечению двух недель всё больше стала ловить себя на мыслях о М., а без И. — на мыслях о нём самом. Но во мне всё больше стало крутиться одержимого и предательского «я тоже хочу».
я тоже хочу
к ним
туда
хочу хочу хочу
чем я хуже
И вновь закралась ко мне несвойственная истинным стервам мысль о правильности и честности происходящего, и с несвойственной стервам откровенностью я всё же придала ей словесное обличье.

Думала опять, что брошу я, хотя бросать окончательно не решала, а чувство, будто бросили меня.
Даже и блондинкой, даже и с третьем размером груди, даже с шестью годами филфака, даже делающей глубокий минет.

А говорила мне Настя, что так и будет по ретроградному Меркурию, а я не могла поверить. Мы же так были близки и дружны, и сосуществовали под одной крышей скорее без проблем целых четыре месяца, что ещё две недели назад я не могла вообразить, что скажу сказанные слова и услышу — услышанные.

Стыд всепоглощающ и с каждым днём его всё больше. Когда-то Женя Сечина справедливо сравнила это чувство с пулей, пробивающей голову насквозь. Жаль, что в моей жизни больше нет Жени.

А я опять натворила какой-то фигни...

Странно было полагать, что в ночных Люберцах мы не обретём приключений. Когда уже кончится жизнь как на атомной бомбе. Ледяные стены здания РАН, мёртвая осень, экзамен, где я вынуждена рассуждать о том, чего абсолютно не знаю, "не звони мне больше, нам не о чем разговаривать, я кладу трубку", суды, ночи без сна, жгущие лёгкие, негде жить и негде работать, ни на секунду не отступающие тревога и страх, миражи. Решать жизнь, когда больно, решать, когда страшно, решать на последнем издыхании, когда больше не можешь.


Я больше не говорю, что не хочу жить до старости. Нам с Настей прилип в Нк какой-то Костя и говорил о том, что хочет прожить до 60-70. А я больше не то что не жду избавления от жизни, я, кажется, чем жарче страдания, тем сильнее её люблю. Ведь должна же большая часть этой самой жизни быть посвящена счастью? Да и как вообще -- легко расстаться с этой самой предельно сложной жизнью?

Мой дорогой дневник, я столько хотела сюда написать с того момента, как начала часто видеться с Настей Силаевой. Каждый раз, как это случается с очень старыми друзьями, мы возвращаемся в то время, когда с ними всё только начиналось. Меня не покидают с начала апреля гимназические воспоминания, мне снятся сны, где есть те, кого в моей жизни нет, и даже те, кого уже нет на этом свете.
Я счастлива, что я снова обрела Настю. Это случилось больше года назад. В пятнадцатом году мы встретились на улице и обнялись (тогда она как год как вышла из реб.клиники), и я писала сюда о ней, но я постеянялась взять её контакты. А теперь она снова у меня есть, моя Настя. Невероятно сильная и огненная. Дарящая всем другим энергию и жизнь.


Я много вспоминала гимназию, потом лицей, потом Вышку. Сейчас моему воспалённому мозгу кажется, что всегда было невыносимо больно и плохо. Был проблеск света в гимназии, пока не доебала жадная до денег и внешнего благообразия система ГЕСТАПО, но уже там существенно покалечили, в лицее было хорошо, хотя поначалу слегка гнобили, особенно два последних года. Они были моим безграничным счастьем и потерянным раем, куда мне никогда не вернуться. А потом случилась Вышка, и начались новые взрослые, или заставляющие взрослеть, проблемы. В Вышке иногда было хорошо. Иногда это было иллюзией хорошести. Иногда там было очень плохо, но не из-за самого филфака. А были случаи, что и из-за него. Я долго считала его семьёй, но потом лишилась этого чувства и своей филологической идентичности. Быстро обретя её вновь, я оказалась засосанной другой хищной тварью — новой аддикцией — с коей боролась во время учёбы, но тут это чудовище приняло особенно привлекательный, сладкий и манящий облик.


Мой дорогой дневник, мне кажется, что я умираю. Свет потух, я жила в темноте, но воспоминания об этом — одна сплошная боль. Болью кажется всё прошедшее, особенно мои двадцать четыре года. А сейчас меня топчут, унижают, но что остаётся делать зависимому, если он — зависим? Если он не может уйти. Вокруг меня снова всё в тумане, и каждый прошедший день я хочу вычеркнуть, а для нового не открыть глаз. Я помню то короткое время после уроков в пятом, шестом и седьмом классах, когда о нас забывали родители. Как мы клялись в дружбе и впервые пробовали курить и пить. Как играли в снежки, двор за школой в яблонях и одуванчиках, могильный камень о зверски убитой некой Татьяне Малышевой. И тогда, пока о нас никто не помнил, пока друзья не предали и не отвернулись, мы были по-настоящему счастливы. Хотя я и Наташа то и дело говорили друг другу, что покончим с собой, а резаться я начала классе в пятом. Я помню это желание жить после муки и слёз за отстойную по мнению мамы оценку. Собственно, тогда, в шестом классе, когда скребла что-то на стене собственного подъезда под Раммштайн на домашнем DVD, я поняла, что ничего хорошего меня не ждёт.
Мне хочется иногда вернуться в ту подростковую лёгкость, где снова есть Наташа, Настя, ставшая порноактрисой эмо-девочка Оля и предававшие меня друзья. Послать половину гимназических учителей нахуй, а, учась в лицее, обрезать волосы, чтобы они были одной длины. Посылать родителей, но больше всего хочется остаться в том потерянном раю двенадцатого года. Когда родители еще продолжали душить, но ослабляли хватку, и я медленно поднимала бунт и согласовывала восстание.
Мне 25 лет, мне кажется, что всё закончилось. У меня нет работы и нет сил даже приготовить себе еду и помыться. Если бы у меня было много денег, я бы пережила это, но их у меня нет.
То, что было мною, занято безраздельно тобою, лжецом, говорившем той и другой, что любишь, а мне никогда искренне этого не говорившим. Говорящим теперь только обратное. То, что было мною, от меня не осталась. Иногда, когда у меня просыпаются остатки сил, я хочу трясти тебя за плечи и кричать: "Проснись, проснись, мальчик Кай! Что с тобой?! Очнись ото сна, очнись, видишь, я с тобою рядом, и сердце моё и любовь моя способны растопить в одночасье любой айсберг".
Сортировала фотки на компе, и наши кажутся чем-то из прошлой жизни. От этого не особо больно. Мне кажется, что финал будет очень плохим. Очень-очень плохим для меня, и до света и обретения какой-либо силы жить мне н е в о з м о ж н о далеко.
А пока меня просто унижают
мешают с грязью
приравнивают к пустоте
к нулю
превращают в ничтожество
должно быть, для того, чтобы я наконец ушла.

Я не такая, какой хотела быть в двадцать пять. И жизнь я жила не такую, которую желала себе жить. И с ужасом я понимаю, что эта самая жизнь у меня одна.

Если объяснить всё более простым языком, я плавала в мутной воде, а утром меня разбудил Герман и сказал, что придёт через полчаса. Пришел через два. Накурил, навключал пиздострадальческих песен, наелся, и лёг спать. Я, пытаясь максимально проветрить, сделала дыру в стене и сломала жалюзи. Жалюзи — починила, стену — нет. Надеюсь, П. меня не убьёт... куплю им что-нибудь и по возможности дам денег. Полину с Др не поздравляю — она меня тоже не поздравила, и на сообщения мои не отвечает. Продолжаю плавать в мутной воде. Кажется, простым языком не совсем выходит.

Мне двадцать пять лет. Как много хочется и хотелось всего сказать, как мало сил. И все последние года неумолимо хочется стирать ластиком. Не помнить. Забывать.

хочу вырваться
хочу проснуться
чтобы весна но мне не 25 а 21
но все, кто в 21 меня помнит, щас скажут: "Люба, какого хрена?"

вырываться
что-то делать