сегодня на лекции с преподом вышел мисандерстэндинг в вопросе религии. когда я шла по лестнице, громко это обсуждая, он прошел мимо, чего я сама, конечно же, не заметила.
Завет для всех один, что для протестантов, что для католиков, что для нас. Все воспринимается по-разному, да еще и при свете Достоевского...
а лекция суперинтересная была, кстати. обсуждали "исконно-русское", кое никогда им не являлось, но упорно находило оправдание в своей исконности, и, разумеется, русскости.
так хорошо по утрам просыпаться, когда душа свободна, когда она лёгкая в своей "невинности". к вечеру она уже перегружена мучительными жестами, словами сказанными и несказанными, оправданиями, прошлым, тем, что могло бы быть и что быть может, вопросами, томными и тяжёлыми взглядами, стократно прокрученными в голове.
прочитала новости — ощущения как всегда: лучше бы не читала.
тоска по "Лондону". прогулял вчера почти три пары ради шекспиропастернаковской конференции
парадокс, за день до этого переводила 66-ой сонет, что и БЛ, ясное дело, переводил.
Шекспир
Извозчичий двор и встающий из вод
В уступах — преступный и пасмурный Тауэр,
И звонкость подков, и простуженный звон
Вестминстера, глыбы, закутанной в траур.
И тесные улицы; стены, как хмель,
Копящие сырость в разросшихся бревнах,
Угрюмых, как копоть, и бражных, как эль,
Как Лондон, холодных, как поступь, неровных.
Спиралями, мешкотно падает снег.
Уже запирали, когда он, обрюзгший,
Как сползший набрюшник, пошел в полусне
Валить, засыпая уснувшую пустошь.
Оконце и зерна лиловой слюды
В свинцовых ободьях.— «Смотря по погоде.
А впрочем... А впрочем, соснем на свободе.
А впрочем — на бочку! Цирюльник, воды!»
И, бреясь, гогочет, держась за бока,
Словам остряка, не уставшего с пира
Цедить сквозь приросший мундштук чубука
Убийственный вздор.
А меж тем у Шекспира
Острить пропадает охота. Сонет,
Написанный ночью с огнем, без помарок,
За дальним столом, где подкисший ранет
Ныряет, обнявшись с клешнею омара,
Сонет говорит ему:
«Я признаю
Способности ваши, но, гений и мастер,
Сдается ль, как вам, и тому, на краю
Бочонка, с намыленной мордой, что мастью
Весь в молнию я, то есть выше по касте,
Чем люди,— короче, что я обдаю
Огнем, как, на нюх мой, зловоньем ваш кнастер?
Простите, отец мой, за мой скептицизм
Сыновний, но сэр, но милорд, мы — в трактире.
Что мне в вашем круге? Что ваши птенцы
Пред плещущей чернью? Мне хочется шири!
Прочтите вот этому. Сэр, почему ж?
Во имя всех гильдий и биллей! Пять ярдов —
И вы с ним в бильярдной, и там — не пойму,
Чем вам не успех популярность в бильярдной?»
— Ему?! Ты сбесился?— И кличет слугу,
И, нервно играя малаговой веткой,
Считает: полпинты, французский рагу —
И в дверь, запустя в приведенье салфеткой.
1919схожу с ума постепенно, делая старослав.