Неделю назад умерла Елена Владимировна Пастернак. 25ого февраля я забрала из её квартиры отвёрстанный талмуд, чтобы составить указатель имён для книги про её мать. Я говорила с ЕВ по телефону 9ого марта, когда в привычной горячке бегала по залитой солнцем Москве. Я сказала ей дурацкое: "будем на связи". Как всегда в таких случаях, я чувствовала, что может случиться беда, и, как всегда в таких случаях, я выбирала думать, что именно с нами этого не случится. Я ехала на Войковскую к ученице в полупустом метро, и у меня сдавило дыхание. Тогда мне написала Маша Белкина. Из-за моих знаков вопросов на полях, о коих должно было уточнить у ЕВ, это казалось невозможным и по-обидному глупым, чтобы быть правдой. Я много передумала с тех пор. Передумала, что с родителями нужно всё передумать. "Сколько смертей нам ещё предстоит пережить" — сказала Таня. "Сколько венчиков ещё перецеловать?.." — вслед думаю я, и леденеет сердце.
Тогда же, девятого марта, я наскоро собрала рюкзак из Нк в Люберцы, а на следующий день, отведя урок в школе и выслушав доклад ученицы про латинские и не только названия планет, села на поезд в ночь, проведя следующие два дождливых дня в питерских квартирах по двум концам зелёной ветки. Больше ничего не успела и не было сил. Я с ужасом думаю о предстоящей неделе: кажется, меня разорвёт на части. Я до сих пор на Лермонтовском, но, скоро, наверное, уже уеду.