Мой дорогой дневник, я столько хотела сюда написать с того момента, как начала часто видеться с Настей Силаевой. Каждый раз, как это случается с очень старыми друзьями, мы возвращаемся в то время, когда с ними всё только начиналось. Меня не покидают с начала апреля гимназические воспоминания, мне снятся сны, где есть те, кого в моей жизни нет, и даже те, кого уже нет на этом свете.
Я счастлива, что я снова обрела Настю. Это случилось больше года назад. В пятнадцатом году мы встретились на улице и обнялись (тогда она как год как вышла из реб.клиники), и я писала сюда о ней, но я постеянялась взять её контакты. А теперь она снова у меня есть, моя Настя. Невероятно сильная и огненная. Дарящая всем другим энергию и жизнь.


Я много вспоминала гимназию, потом лицей, потом Вышку. Сейчас моему воспалённому мозгу кажется, что всегда было невыносимо больно и плохо. Был проблеск света в гимназии, пока не доебала жадная до денег и внешнего благообразия система ГЕСТАПО, но уже там существенно покалечили, в лицее было хорошо, хотя поначалу слегка гнобили, особенно два последних года. Они были моим безграничным счастьем и потерянным раем, куда мне никогда не вернуться. А потом случилась Вышка, и начались новые взрослые, или заставляющие взрослеть, проблемы. В Вышке иногда было хорошо. Иногда это было иллюзией хорошести. Иногда там было очень плохо, но не из-за самого филфака. А были случаи, что и из-за него. Я долго считала его семьёй, но потом лишилась этого чувства и своей филологической идентичности. Быстро обретя её вновь, я оказалась засосанной другой хищной тварью — новой аддикцией — с коей боролась во время учёбы, но тут это чудовище приняло особенно привлекательный, сладкий и манящий облик.


Мой дорогой дневник, мне кажется, что я умираю. Свет потух, я жила в темноте, но воспоминания об этом — одна сплошная боль. Болью кажется всё прошедшее, особенно мои двадцать четыре года. А сейчас меня топчут, унижают, но что остаётся делать зависимому, если он — зависим? Если он не может уйти. Вокруг меня снова всё в тумане, и каждый прошедший день я хочу вычеркнуть, а для нового не открыть глаз. Я помню то короткое время после уроков в пятом, шестом и седьмом классах, когда о нас забывали родители. Как мы клялись в дружбе и впервые пробовали курить и пить. Как играли в снежки, двор за школой в яблонях и одуванчиках, могильный камень о зверски убитой некой Татьяне Малышевой. И тогда, пока о нас никто не помнил, пока друзья не предали и не отвернулись, мы были по-настоящему счастливы. Хотя я и Наташа то и дело говорили друг другу, что покончим с собой, а резаться я начала классе в пятом. Я помню это желание жить после муки и слёз за отстойную по мнению мамы оценку. Собственно, тогда, в шестом классе, когда скребла что-то на стене собственного подъезда под Раммштайн на домашнем DVD, я поняла, что ничего хорошего меня не ждёт.
Мне хочется иногда вернуться в ту подростковую лёгкость, где снова есть Наташа, Настя, ставшая порноактрисой эмо-девочка Оля и предававшие меня друзья. Послать половину гимназических учителей нахуй, а, учась в лицее, обрезать волосы, чтобы они были одной длины. Посылать родителей, но больше всего хочется остаться в том потерянном раю двенадцатого года. Когда родители еще продолжали душить, но ослабляли хватку, и я медленно поднимала бунт и согласовывала восстание.
Мне 25 лет, мне кажется, что всё закончилось. У меня нет работы и нет сил даже приготовить себе еду и помыться. Если бы у меня было много денег, я бы пережила это, но их у меня нет.
То, что было мною, занято безраздельно тобою, лжецом, говорившем той и другой, что любишь, а мне никогда искренне этого не говорившим. Говорящим теперь только обратное. То, что было мною, от меня не осталась. Иногда, когда у меня просыпаются остатки сил, я хочу трясти тебя за плечи и кричать: "Проснись, проснись, мальчик Кай! Что с тобой?! Очнись ото сна, очнись, видишь, я с тобою рядом, и сердце моё и любовь моя способны растопить в одночасье любой айсберг".
Сортировала фотки на компе, и наши кажутся чем-то из прошлой жизни. От этого не особо больно. Мне кажется, что финал будет очень плохим. Очень-очень плохим для меня, и до света и обретения какой-либо силы жить мне н е в о з м о ж н о далеко.
А пока меня просто унижают
мешают с грязью
приравнивают к пустоте
к нулю
превращают в ничтожество
должно быть, для того, чтобы я наконец ушла.

Я не такая, какой хотела быть в двадцать пять. И жизнь я жила не такую, которую желала себе жить. И с ужасом я понимаю, что эта самая жизнь у меня одна.