Разумеется, по-настоящему уже весенний в конце марта, но Томас называл это "поздней зимой". Устаю говорить ему, что я вторую весну улетаю из города, в котором лежит снег.
Они хорошо сошлись с Дашей. В первую встречу мне почти не пришлось говорить, чувствуя вину за нетренированный с июля немецкий и обращённый к Даше непонятный Томасу русский.
В квартире настежь окна. Оттого, наверное, и заболела. Когда вошла — слёзы подступили к горлу. Окунулась в июль. Сильнее в него я окунулась только несколькими днями позже в университете. Впрочем, Томас быстро меня уболтал. Тогда мы остались дома и пили вино.
Берлина мне было мало. Возможно потому, что Томас хотел меня много. А мне не хватило времени наедине с этим городом. Всё говорил, что понимает, а не понимает ничерта.
Заболела так, что долечиваюсь до сих пор. Много пили энергии. Не понимаю, откуда её столько у Томаса. Из Москвы, подведший в очередной раз меня к полнейшему разрыванию изнутри и безумию, столкнувший нос к носу с мучительно реалистичными образами прошлого, я летела в заботу к людям, творящим ради меня чудеса, хоть и в Берлине моя боль освоилась не хуже меня на стажировке, и уже поджидала, и Берлин, и какой только город, какое только место не отравлено ею.
А теперь я вернулась. Туда же, кажется, откуда и улетала. И существую тут. И которую неделю не могу долечиться. Жизненный порыв совпадает с названием автобиографии Клауса Кински, купленной в Дуссмане на Фридрихштрассе (даже это событие я приравниваю к чуду!).
Выходили с Аней М. из магазина, я сказала, что на самом деле не разбираюсь в кино, а Аня говорила, что наоборот "считает себя" кем-то там, одним из тех слов, которым называют любителей кино или просто любителей. Я, мыслями о прошедшем дне во Франфурте, Кински, своей болезни, вышкинских перипетиях и собственных драмах, не вдумываясь в произносимое, ответила: "Я себя никем не считаю, так как-то получилось". И тут Аня начала покатываться со смеху, повторила, сказав, что это нужно вынести в цитаты, и я начала покатываться со смеху вместе с ней.
Тогда мы шли от Александерплатц через универ и Фридрихштрассе до ворот, а там шли прямо, пока дорога сама не повернула, то есть дошли от Алекса почти до Шарлоттенбурга. Когда сели на эсбан, мне оставалось ехать одну станцию по кольцу. Томас офигел от такого маршрута, когда я ему рассказала!
Я себя никем не считаю. Так как-то получилось.